Интервью с Яной Бариновой, исполнительным директором Мемориального центра Холокоста "Бабий Яр"

Family Office: Пожалуйста, расскажите немного о концепции музея. Это будет музей, который в основном опирается на историю, как «Полин» в Варшаве, или арт-объект, как Еврейский музей в Берлине, в котором значительная часть экспозиции передает историю Холокоста через произведения искусства — архитектуру, скульптуру и т. д.?

Яна Баринова: Главное коммеморативное послание нашего проекта заключается в максимальном включении сознания посетителей и получении каждым из них глубокого индивидуального опыта. Наша цель будет достигнута, если посетитель Мемориала станет не просто восполнять пробелы в своих познаниях в истории, а выйдет, вооруженный новой оптикой видения прошлого. Я не могу сказать, что какой-то конкретный, уже реализованный проект является прототипом для нас. Есть несколько бенчмарков, на которые мы ориентируемся. Например, вашингтонский Мемориал Холокоста и Яд ва-Шем являются для нас ориентирами в плане комплексности и полноты активностей, которые проходят под крышами этих мемориальных музеев.

Конечно, нам интересен опыт «Полин» – у них оригинальное архитектурное решение, замечательная экспозиция. Для нас они являются примером в плане проведения архитектурного конкурса и использования партнерства между государством и частными инициативами. В Польше «Полин» выступали пионерами, когда реализовывали свой проект. И мы для Украины тоже являемся своего рода сталкерами, пытаясь реализовать такую гибридную форму, как сотрудничество государства и частного фонда в социокультурной сфере.

FO: В вопросах историко-социальных задач BYHMC, какой язык оптимально подходит — эмоциональный язык искусства или холодный язык фактов?

Я.Б.: Разработанное нами концептуальное послание должно найти те средства выражения, которые сделают голос Мемориала не голой декларацией, прописанной в путеводителе, а действенным средством трансформации внутреннего мира посетителя. BYHMC будет не просто базой данных со статистикой количества жертв и хронологией событий. Для нас принципиально важна возможность почувствовать себя в шкуре другого человека. Чтобы после посещения Мемориала люди занимались самовопрошанием, например: а как бы я поступил на месте одной или другой стороны? Что мне сделать сегодня, чтобы это никогда не повторилось?

Я думаю, иммерсия — это основной эффект, которого мы стремимся достичь. Экспозиция, с моей точки зрения, должна быть лишена декоративности, прямой иллюстративности, романтизации страданий. Наш Мемориал должен стать местом обсуждения современных проблем.

FO: Можно говорить, что это будет не просто музей, посвященный трагедии Бабьего Яра и Холокосту, а это будет музей отчасти украинского еврейства, так как тот же «Полин» является музеем польского еврейства?

Я.Б.: Нет, так говорить нельзя. В BYHMC будет, конечно, галерея, посвященная довоенной жизни евреев не только Украины, но и Восточной Европы. Но основная тема – это Холокост в Украине и за ее пределами, в восточных регионах Европы. Мы не являемся музеем еврейской культуры или музеем истории украинского еврейства, как «Полин» — музеем тысячелетней истории еврейского населения на территории Польши.

FO: Планируете ли Вы использовать какие-то объекты авангарда или сосредоточитесь на языке фактов?

Я.Б.: Мы не только учитываем современные мемориальные практики, но и даем свободу для появления новых форм коммеморации. Мы планируем использовать и язык современного искусства, и язык new media, чтобы сегодня говорить с молодежью, а тем более, с будущими поколениями на понятном для них языке. Сегодня уже недостаточно просто статичной стационарной экспозиции. А тренды в музейном деле сейчас таковы, что все меньше пространства уделяется основной экспозиции, а большие площади отводятся для временных выставок. Жизненный цикл основной выставки уже сократился до 5 лет.

Отмечу, что мы не называем себя музеем в традиционном понимании этого слова. Мы, конечно, работаем над тем, чтобы укомплектовать коллекцию, и максимально прикладываем усилия, чтобы у нас были аутентичные объекты. Но эта задача очень непростая в связи с тем, что в мире действует множество подобных инициатив, более 200 музеев, посвященных Холокосту. Для меня в целом contemporary art и new media представляются наиболее актуальными средствами для работы с современной аудиторией. BYHMC планируется как Мемориал 3.0 — центр памяти третьего тысячелетия, гибридная форма исторического музея с современным искусством и новыми технологиями, образовательным хабом по вопросам human rights и исследовательским центром.

«Если в Аушвиц-Биркенау выбора не было, на этих же территориях еще был выбор, и многое зависело от решения отдельного человека»

FO: Как Вы планируете доносить информацию о Холокосте детям, с какого возраста запланирован вход в музей для детей?

Я.Б.: Опираясь на общепринятую мировую практику, конечно, не раньше, чем с 9-10 лет. Впрочем, в других мемориалах и музеях Холокоста это отдается на усмотрение родителей. Если они хотят привести в музей детей более младшего возраста, то они могут это сделать, если понимают, как донести детям эту тему и не травмировать их психику.

FO: Какой из международных опытов донесения этой темы детям в мемориалах и музеях Холокоста Вы можете отметить?

Я.Б.: Меня заинтересовал опыт музея Второй мировой войны в Гданьске, где создано отдельное крыло галерей для детей. Для детей есть отдельные гиды, отдельные брошюры и четкое разделение: экспозиция для взрослых и три галереи для детей, где материал адаптирован буквально для первоклашек.

В детской части музея в Гданьске вы заходите в комнату, где инсценирована квартира семьи до начала войны. Стоят комод, телевизор, гардероб, все продумано до мельчайших деталей: шуба, украшения, цветы, фрукты на столе. Вы попадаете в квартиру благополучной семьи. Гид разворачивает историю о том, как эта семья жила: кем работал отец, чем занималась мать, какие у них были традиции. На столе стоит подсвечник, лежит хала. Гид рассказывает о жизни евреев до войны.

В другом зале — эта же комната, только она уже изменилась. Это период оккупации. Например: нет шубы матери – они ее продали. Нет столового серебра – они это тоже продали, потому что нет денег на еду. Укрываются занавесками, потому что ситуация становится все хуже и хуже.

Вы переходите в третью комнату, где досками заколочены окна, нет мебели, с потолка течет вода. На полу — таз.

Таким образом, на примере быта отдельной семьи показывается, как война меняла жизнь людей. По-моему, авторы этой инсталляции нашли довольно изящный прием, как объяснить деткам драму войны на примере семьи. Все можно потрогать, можно заглянуть в шкаф, открыть ящик, увидеть, где у матери был жемчуг, когда его не стало. И это, конечно, контент для младшей аудитории. В отличие от взрослой экспозиции, где показаны чудовищные вещи.

FO: Какое влияние будущая экспозиция BYHMC будет оказывать на будущее поколение?

Я.Б.: После посещения BYHMC каждый человек должен понять, что избежать Катастрофы в будущем можно, лишь прилагая ежедневные индивидуальные усилия, чтобы это никогда не повторилось. Недостаточно решения суда, недостаточно работы институций, направленных на укрепление демократических ценностей. Всего этого недостаточно. Лишь твоя личная, осознанная гражданская позиция может помочь нам избежать подобных трагедий в будущем.

Для нас важно подчеркнуть, что если бы на территории современной Украины не допустили случившейся трагедии, то, возможно, эта ситуация не дошла бы до Аушвиц-Биркенау, являющегося сегодня мировым символом Холокоста.

Принципиальное отличие Холокоста в Восточной Европе – в том, что расстрелы людей происходили прямо там, где они жили, на глазах у соседей. Аушвиц-Биркенау были изолированной территорией, и у тех, кто туда приезжал, уже не было выбора. На этих же территориях еще был выбор, и многое зависело от решения отдельного человека.

FO: Кто участвует в финансировании BYHMC?

Я.Б.: В настоящее время проект финансируют четыре донора. Михаил Фридман, Герман Хан, Виктор Пинчук и Павел Фукс – известные бизнесмены и филантропы, родившиеся в Украине. В следующем году мы запускаем фандрейзинговую кампанию, и все неравнодушные к нашей миссии люди смогут пожертвовать средства на реализацию проекта.

Киевская городская администрация выделила большой участок земли, и мэр Киева Виталий Кличко продолжает быть одним из основных драйверов в реализации данной инициативы.

«Украине также нужен Музей еврейской культуры. Возможно, в Одессе»

FO: Какие концептуальные идеи по донесению и сохранению памяти о Холокосте в Украине можно реализовать масштабно? Например, как камни мостовых в Европе с именами евреев, которые ранее жили в этих местах?

Я.Б.: Наша задача – не просто построить Мемориал, красивое архитектурное сооружение в Бабьем Яру. Наша задача — создать дом для различных просветительских и исследовательских инициатив, рассчитанных на различные аудитории и возрастные группы.

Сейчас, например, мы занимаемся формированием базы данных всех существующих памятников Холокосту на территории Украины. По нашим подсчетам, их до тысячи. Мы уже проработали юг Украины, думаю, до конца года сможем составить достаточно полный каталог по имеющимся памятникам во всех регионах страны. В процессе работы узнаем много интересных фактов. Например, что многие памятники установлены не в тех местах, на некоторых памятниках не та информация, есть памятники советского периода, есть памятники, установленные сегодня. В результате мы хотим установить памятники там, где еще не мемориализированы места массовых расстрелов, и издать каталог всех существующих памятников в Украине.

Кроме того, сейчас мы проводим совместный проект с Министерством образования и науки Украины. Объявлен всеукраинский конкурс грантов на тематические проекты «Сохраняя память о Холокосте».

FO: Каким мог бы быть музей украинского еврейства или музей черты оседлости? Где по логике вещей должен находиться такой музей, и есть ли сейчас обсуждение подобного проекта?

Я.Б.: Я думаю, что Украине нужен Музей еврейской культуры. Возможно, в Одессе. Мне кажется, это прекрасное место. Но музей еврейской культуры и музей Холокоста — это два разных проекта, и им сложно жить под одной крышей.

Если такой музей будет в планах, то мы очень рады стать как минимум частью рабочей группы, чтобы эти нарративы между собой согласовывать. Потому что нельзя рассказать историю украинского еврейства без темы Холокоста, и наоборот. Поэтому мы будем готовы предоставить все наши наработки, и ученый совет МЦХБЯ может принять участие в этом проекте.

«У человека должно быть осознание своего предназначения, своей определенной личностной задачи»

FO: У Вас есть прекрасный текст под названием «Искусство Скорби». Но ежедневное пересечение с этой темой — очевидно, очень непростая миссия. Пожалуйста, расскажите, как Вы принимали решение работать с BYHMC и посвятить себя теме Шоа.

Я.Б.: Иногда мне кажется, что это не я выбрала этот проект, а он выбрал меня. Я всегда стремилась найти дело, достойное служения. У человека должно быть осознание своего предназначения, своей определенной личностной задачи. BYHMC является этой задачей на данном этапе моей жизни. До этого у меня были разнообразные проекты в разных странах. BYHMC мне очень интересен в плане его социальной значимости и того added value, которое он может привнести в мир.

FO: Какого стиля менеджмента Вы придерживаетесь?

Я.Б.: Моя лидерская философия может быть сформулирована так: успех дела зависит от знания характеров отдельных сотрудников и их возможностей. Я стараюсь бесконфликтно соединять интересы разных людей. Но для того чтобы понять, чем живут коллеги, нужно и многое сообщать о себе. Моя черта – эмоциональная прямота, я умею обнажать свои слабости перед командой. Эта искренность приносит результат. Люди хотят идти за личностью, а не должностным лицом. Сегодня внутри нашей команды присутствует профессиональная солидарность, а наш офис – это место самореализации.

FO: Есть ли в Вашей команде механизмы, чтобы преодолевать психологическое напряжение, связанное с тематикой Холокоста?

Я.Б.: Действительно, ежедневно работать над проектом транснационального значения, которое касается преступления против человечества – очень многотрудная задача. Многотрудная не только в плане количества процессов, которыми ты управляешь, но и внутренней работы над собой. Я думаю, что сотрудники подобных организаций обладают определенным психотипом.

Мне, наверное, помогают несколько важных качеств. Одно из них – это стрессоустойчивость, умение сохранять холодный ум в те моменты, когда у большинства теряется чувство самообладания.

Другой очень важный навык – умение находиться в мире высокой неопределенности, умение управлять в быстро меняющихся обстоятельствах.

Еще одним важным качеством я бы назвала способность выдерживать неудачу.

Трехлетний опыт работы над данным проектом показывает, что просто функционеры и пассивные получатели задач в нем не удерживаются. Наша команда – это группа профессионалов различных направлений, где каждый является драйвером своего вектора работы.

FO: Как Вы работаете с командой? У Вас проходят специальные тренинги?

Я.Б.: Специализированных тимбилдингов у нас пока нет. Хотя я была на нескольких подобных тренингах. На одном из них нас привели в парк, где проходили массовые расстрелы. Нас завели на дно яра и поставили там стулья. Полдня мы провели, сидя в яме и обсуждая трудности в работе с этой темой. Речь как раз шла о том, что на эту работу могут идти люди с определенным набором психологических качеств.

FO: Что из того, что Вы сегодня узнали или увидели, работая на проекте, Вас больше всего обогатило?

Я.Б.: У меня обострилось чувство социальной ответственности. Это ответственность не только за свои действия, но и за происходящие изменения в обществе. Если я хочу жить под мирным небом, от меня зависит очень многое. В своей работе я ежедневно встречаю примеры того, сколько зависит от одного человека, и сколько один человек способен сделать зла, и сколько один человек способен сделать добра.

«Диссертация в Сорбонне — это вызов»

FO: Пожалуйста, расскажите о Вашем опыте обучения в Университете Сорбонна. Что главное Вы вынесли из обучения в этом легендарном парижском учебном заведении?

Я.Б.: Я до сих в Сорбонне как аспирант. Пишу диссертацию уже пятый год, на кафедре Art and Science. Мемориальный центр Холокоста «Бабий Яр» является моей центральной разработкой. В своей работе я говорю о том, что мы должны внедрить в мир новую стратегию памяти, и что те приемы, которые были разработаны до нас, уже работают не так эффективно. Нужно искать новые способы, как говорить с людьми, у которых нет эмоциональной связи с поколением Холокоста, с людьми, которые не связаны с территориями бывшего Советского Союза, с теми, у кого нет еврейского сентимента, у кого среди Праведников народов мира нет родственников.

Аспирантура в Сорбонне принципиально отличается от аспирантуры в Украине. Это большой вызов. В Сорбонне все очень case-ориентировано. Исследование назрело тогда, когда назрел проект, который ты реализовываешь. Там нет бесконечных теоретических обзоров, как в аспирантуре в Украине. Я понимаю, что свою работу я не смогла бы защитить здесь, так как это невозможно сделать в рамках одной дисциплины. В Сорбонне же это реально. Мое исследование на стыке memory studies, urban studies, new media и holocaust studies.

FO: Как Вам удается управлять личным временем? У Вас есть рецепт тайм-менеджмента?

Я.Б.: Это итеративный процесс, и мне много раз приходилось пересматривать свой подход к организации времени. Необходимо работать над сбалансированными установками в жизни и учиться выстраивать личные границы.

FO: Пожалуйста, расскажите о том, как Вы принимаете решения. На чем Вы основываетесь при этом, на какие принципы опираетесь?

Я.Б.: У меня развито ситуационное чутье. Верное решение обычно приходит в голову в считанные секунды. Однако, я всегда советуюсь с членами команды. Я интересуюсь людьми, с которыми работаю, и у меня хорошая память. Мы стараемся делать процесс максимально инклюзивным и из этого рождаются оптимальные решения. Это не значит, что нет конфликтов. Иногда конфликт полезен, главное чтоб он управлялся для достижения нужных целей. Некая «созидательная напряженность» - это хорошо.

FO: Как Вы своему ребенку рассказываете о Холокосте?

Я.Б.: Моей дочке почти 10 лет, и пока я не проводила с ней образовательную лекцию о том, что такое Холокост. Она, конечно, у меня спрашивает, потому что это слово очень часто звучит в нашем доме, и у нас много литературы об этом. Я ей говорю, что это явление, которое произошло во время Второй мировой войны, погибли миллионы людей.

Очень важно в детях развивать чувство гуманизма и любви, чтобы они могли нести их дальше. Если вы ребенка уважаете, тогда ваш ребенок будет учиться уважению по отношению к другим. Если вы своего ребенка любите таким, какой он есть, тогда он будет учиться терпимости. Если вы о ребенке заботитесь, то он вырастет, и будет стараться заботиться о тех, кто слабее. Единственный прием – это своим личным примером показывать, что такое добро, что такое справедливость, что такое уважение, и стараться с детства погрузить ребенка в эти чувства и переживания.

Среда вокруг нас достаточно сурова и агрессивна, но если в ребенке заложен этот стержень, то, я думаю, что внешние обстоятельства его не сломят.

FO: Какие качества Вы считаете важными для родителей?

Я.Б.: Родители должны быть спокойными, добрыми и психологически целостными. А для этого нужно постоянно работать над собой.

Я стараюсь воспитывать свою дочь без гиперопеки и гиперконтроля, уважительно отношусь к ее выбору. Если я не окончила балетную школу, это не значит, что моя дочь должна стать балериной. Поэтому лучшее, что я могу сделать – это реализовывать собственный потенциал, осуществлять свои мечты и не насиловать ее чем-то, чего я в жизни не достигла. Матери должны учиться удовлетворять свои потребности с другими взрослыми, а не через детей.